Важнейшие исторические события оставляют след в нашей памяти, но этот след постепенно стирается. Сегодня Р.К. Спроул сравнивает это с тем, как Вечеря Господня помогает христианам постоянно помнить о смерти Христа.
Несколько лет назад у меня был случай, когда мне пришлось выступать в колледже, который находился в очень депрессивном районе, в промышленной зоне к северу от Питтсбурга. И хотя я доехал на машине до колледжа и мне там понравилось, возвращаться в Питтсбург мне пришлось автобусом. И тот конкретный автобус, на который я сел, был автобусом, который проходил через все маленькие городки вдоль реки в этой долине сталелитейных заводов. И это был очень мрачный, пасмурный день, и автобус останавливался через каждый квартал и забирал всё больше людей, которые жили в этом экономически неблагополучном и депрессивном захудалом районе.
И я сидел там и наблюдал, как люди садятся в автобус, и каждый человек, который заходил в этот автобус, выглядел так, словно нёс на своих плечах тяжесть всего мира. Они выглядели так, словно были побеждёнными людьми. Там не было шуток, не было улыбок, не было смысла жизни, но люди просто выглядели раздавленными, и это было очень удручающе. Не только люди — автобус был шатким, и городские улицы, по которым мы проезжали были совершенно грязными, закопчёнными, замызганными, запущенными. И вся атмосфера была такой, что приводила меня в уныние, когда я проезжал по этим старым городам.
И моя душа была затронута увиденным. И я начал спрашивать себя: «Есть ли какая-нибудь надежда для этих людей? Есть ли какая-нибудь надежда в мире? Неужели всё так мрачно?» И пока я задавал себе этот вопрос, я проезжал мимо маленькой полуразрушенной церкви, с неоновым крестом перед ней и маленькой табличкой «Иисус спасает» или что-то в этом роде. Выглядело как аномалия в центре этого города, и это было так же депрессивно, как и всё остальное, но, по крайней мере, я подумал: «Вот крест. Это единственный знак надежды, который я знаю в этом мире».
Итак, я начал просто играть в небольшую игру, чтобы скоротать время и вывести себя из депрессии. Я хотел посмотреть, как далеко я смогу зайти, не видя какого-либо видимого знамения Христа. И я обнаружил, что на протяжении всей этой дороги, на обратном пути в Питтсбург, я не мог пройти и квартала, не увидев ни креста, ни имени Иисуса, ни какого-либо конкретного видимого свидетельства, каким бы незначительным оно ни было и каким бы формальным ни было. Тем не менее, там было знамение искупления Христа.
И тогда я начал задумываться обо всей концепции мемориалов, обо всей идее запоминания. И я спросил себя, какой эпизод мировой истории был самым запоминающимся из тех, что я пережил в своей жизни, самым незабываемым. И я вспомнил тот день, когда закончилась Вторая мировая война. Я помнил это, но воспоминание было смутным, нечётким. Я смутно помнил объявление о смерти Рузвельта, но я мог бы точно сказать вам, где я сидел, что именно я делал, когда услышал новость о том, что Кеннеди был застрелен. И я подумал: «Держу пари, все остальные тоже это знают».
И вот, я начал ходить на конференции и спрашивать людей, я спрашивал: «Кто из вас знает, что вы делали, где вы были, когда застрелили Джека Кеннеди?». И я спросил их: «Кто из вас знает имя полицейского в Далласе, который, как утверждается, был застрелен в тот же день одним и тем же человеком, Ли Харви Освальдом?» И, возможно, 5 процентов людей, которых я бы спросил об этом, вспомнили бы имя этого полицейского. Годы притупили воспоминания. Мы все сидели перед телевизором. Мы все слышали имя этого человека снова и снова, снова и снова — все. Но сейчас никто его не помнил, за исключением горстки людей. Для тех из вас, кто забыл, его звали офицер Типпит.
И я спросил себя: «Почему эти люди точно помнят, что они делали и где они были, когда услышали, что Кеннеди был застрелен, но не могли даже вспомнить имя человека, который был застрелен в тот же день?» И это двое мужчин, застреленных в Далласе одним и тем же человеком в один и тот же день в истории — все помнят одного парня, никто не помнит другого.
Ну, отчасти это связано с достоинством должности. Когда стреляют в президента Соединенных Штатов, это незабываемый опыт. Когда стреляют в полицейского, это отвратительно. С точки зрения внутренней ценности этих людей, разницы нет, но с точки зрения достоинства должности, которую занимают эти люди, разница есть.
Но не только это, все комментаторы в Америке говорили в те дни: «Давайте никогда не забудем, что произошло в этот позорный день». И так возникли всевозможные мемориалы. Раньше это был аэропорт Айдлуайлд; теперь это аэропорт Кеннеди. Раньше это был мыс Канаверал, теперь это мыс Кеннеди. И это школа Кеннеди, и это Кеннеди плаза. На самом деле, вы не можете попасть ни в один из крупных городов Западной Европы, не найдя по крайней мере один бульвар или шоссе, названные в честь Джека Кеннеди. У нас есть вечный огонь в Арлингтоне — всё это задумано как мемориалы, чтобы заставить нас помнить о смерти Джека Кеннеди. Но заметили ли вы, что сейчас почти полностью прекратились попытки воздвигнуть памятники Джеку Кеннеди? Шумиха закончилась, и событие уже начинает забываться, всего за несколько коротких лет.
Обо всём этом я думал в автобусе, когда ехал по дороге: «Как быстро мы забываем. Вы знаете, разве это не невероятно, что даже сейчас, когда я сижу в этом автобусе и размышляю об этом, я знаю, что во всем мире, в эту самую секунду, есть люди, которые сидят за столом, которые едят и пьют в память о смерти об Иисусе Христе». И я понял, что на часах не прошло и секунды, но где-то в мире кто-то празднует Вечерю Господню, что есть определённый смысл, когда Бог говорит: «Я не позволю вам забыть, что произошло в тот день, когда был распят Христос».
Р.К. Спроул
