Глубокое милосердие к нашему тёмному безумию
В разные моменты моей христианской жизни я чувствовал, как мои щёки горят от стыда, когда я сталкивался со своим грехом. Я чувствовал унижение, разочарование, а иногда и отвращение к тому, что я делал.
Возможно, вы испытывали похожие страдания. Ты не можешь поверить, что эти ужасные слова только что слетели с твоих губ. Ты оглядываешься назад с чувством смущения из-за того, как глупо вёл себя по отношению к своим родителям. Ты почти отчаялся из-за какого-то продолжающегося греха, в котором, похоже, не можешь признаться.
Как христиане, мы все смотрели на себя со стороны и сожалели о грехе. Но задумывались ли мы когда-нибудь о том, почему мы делаем это в первую очередь? Почему мы грешим?
Анализируя свои прошлые грехи
Во 2-й книге «Исповеди» Августин (354-430) пытается найти ответ на вопрос, почему мы грешим, рассматривая моменты из своей собственной жизни. Но он делает это осторожно, поясняя, что оглядывается на свой прошлый грех «не из любви к ним, но чтобы я мог возлюбить Тебя, о мой Бог» (2.1.1). Он не перебирает прошлые грехи, как мы перебираем старые фотографии в своём телефоне, но, скорее, подобно врачу, который препарирует ткани, чтобы обнаружить раковую опухоль, Августин вспоминает о грехе, чтобы обнаружить его первопричину. Вместе с Августином мы должны вглядеться во тьму прошлых грехов только для того, чтобы лучше понять свои собственные сердца и, самое главное, яснее увидеть сияние Христова милосердия.
Августин возвращает нас к своим юношеским годам, когда его «наслаждением было любить и быть любимым». И всё же он «не мог отличить белый свет любви от тумана вожделения» (2.2.2). Когда он рассказывает о том, как его юношеская незрелость ввергла его в безумие похоти, мы ожидаем, что он остановится и проанализирует греховные мотивы, стоящие за его похотями. Но он этого не делает. Вместо этого он почти внезапно обращается к совсем другому подростковому греху: ради шутки ворует груши со своими приятелями (2.4.9).
За каждым грехом — от гордыни до жадности и гнева — стоит извращённое желание подражать Богу.
Августин до такой степени старается разобраться в этом, казалось бы, тривиальном грехе, что некоторые опасаются, как бы он не впал в скрупулёзность. Однако его не мучают сомнения в том, согрешил ли он, в отличие от чрезмерно скрупулёзных людей. Скорее, он пытается понять, почему он вообще совершил этот грех. Что побудило его, подростка, совершить кражу с таким бессмысленным пренебрежением к закону Божьему о запрете воровства (Исход 20:15)?
Зачем воровать груши?
Августин сразу же даёт понять, что проблема с кражей груш заключалась не в самих грушах. У него не было желания есть груши. Груши не были прекрасными, а дома у него были еще лучшие. И воровал он не потому, что был голоден: он и его приятели просто бросали их свиньям после того, как те их крали. Итак, зачем он это делал? Зачем красть то, что тебе даже не нужно и не будешь использовать?
Прежде чем Августин опишет две причины, по которым он украл груши, он рассмотрит, что обычно толкает нас на грех: неупорядоченное стремление к благам, которые в остальном хороши. Наше влечение к красоте, наше наслаждение физическими удовольствиями и наша удовлетворенность успехом — всё это искажается, когда мы любим их отдельно от Бога. Подобно блудному сыну, требующему своего наследства, чтобы убежать от своего отца (Луки 15:11-32), мы грешим, когда отвергаем Дающего и эгоистично любим Его дары.
Мы можем разглядеть в беспорядочных желаниях определённую логику совершения греха, даже такого отвратительного, как убийство. Августин указывает на Каталину, архетипическую римскую злодейку, чтобы подчеркнуть, что, даже совершая убийство, «он любил что-то другое, что было причиной его совершения [его преступлений]» (2.5.11). В своих эгоистичных стремлениях мы можем даже совершить убийство, чтобы получить желаемое или защитить то, что боимся потерять.
Но в случае с Августином им двигала не какая-то гнусная цель, кроме ограбления, или извращённая любовь к сладким грушам. Скорее, говорит он, он желал сладости самого греха.
Ради острых ощущений
Размышляя о том, зачем он украл груши, он сначала говорит, что «единственным удовольствием от этого было то, что это было запрещено» (2.4.9). Наградой за кражу были не груши, а само воровство — «возбуждение от действия против [Божьего] закона» (2.6.14). Августин, однако, видит в этом возбуждении нечто более глубокое, чем учащённое сердцебиение и головокружительный восторг от того, что шутка сошла ему с рук. За этим возбуждением стоит то же желание быть как Бог, которое толкнуло Адама и Еву на грех (Бытие 3:5). Августин говорит, что даже в состоянии бунта человек «извращённо подражает [Богу]» (2.6.14).
За каждым грехом — от гордыни до жадности и греховного гнева — стоит порочное желание подражать Богу. Гордыня, например, «носит маску возвышенности духа», хотя только Бог возвышается над всем сущим (2.6.13). Жадность жаждет обладать большим, чем следует, но Бог обладает всем. Греховный гнев стремится к отмщению, но только Бог может справедливо отомстить. Поэтому мы испытываем определённый трепет в запретном именно потому, что, притворяясь всемогущими, мы извращённо подражаем Богу.
Однако такое извращённое желание быть похожим на Бога не удовлетворяется одиноким грехом.
Для общения
Наше извращённое подражание Богу нуждается в слушателях. Августин настаивает (трижды), что «я совершенно уверен, что не справился бы с этим в одиночку» (2.8.16). «Возможно, что я действительно любил, так это общение. Но нет, поскольку удовольствие, которое я получал, было не в грушах, оно, должно быть, заключалось в самом преступлении и было вызвано общением с другими людьми, грешащими вместе со мной». (2.8.16). Августин полагает, что благое желание общения с другими людьми, которое символизирует высшее общение, которым наслаждается Бог в своих тринитарных отношениях, становится извращённым желанием, когда оно ведёт нас ко греху.
Осознание безумия греха возвращает нас к неизмеримому милосердию Христа.
Эти два мотива — возбуждение от совершения преступления и дружба с другими грешниками — переплетаются, побуждая его красть груши. Они идут рука об руку, потому что похвала окружающих усиливает ощущение мнимого всемогущества. Таким образом, возбуждения от воровства было недостаточно, чтобы мотивировать Августина совершить грех. Дружеские отношения добавляют удовольствие от похвалы к возбуждению от кражи и становятся, по словам Августина, «дружбой недружелюбной» (2.9.17).
И всё же, называя эти два мотива, Августин не уверен, что полностью объяснил, почему он украл груши.
Наша «сложная, запутанная запутанность»
Даже когда Августин излагает две причины своей кражи, он спрашивает себя: «Что я чувствовал во время всего этого?» Он задаётся вопросом вместе с псалмопевцем:
Кто к ошибкам своим не слеп?
От невольных проступков меня очисти
(Псалтирь 18:13)
Августин признаёт, что, по сути, грех неизменно вызывает недоумение. Даже такой относительно тривиальный грех, как шалость, заставляет Августина сомневаться в его первопричине. Анализ Августина одновременно раскрывает стремление человека к Богу, даже когда мы грешим, и признаёт неспособность человека объяснить, почему мы стремимся к Богу, отворачиваясь от Него.
Таким образом, что в конечном счёте необъяснимо в нашем грехе, так это не то, что мы грешим без причин, а то, что эти причины в конечном счёте не имеют смысла. Любая попытка вскрыть наслоения греховных мотивов заканчивается ничем, потому что выявить изначальный мотив зла — всё равно что пытаться «услышать тишину» или «увидеть тьму» («Град Божий», 12.7). Мы не можем увидеть то, чего нет, или услышать то, чего нет на самом деле. Августин указывает на извращённое подражание Богу как на движущую силу всех пороков, но почему мы вообще хотим извращённо подражать Богу необъяснимо.
Августин ощущает мучительность своего необъяснимого первопричинного мотива, когда восклицает: «Кто может распутать этот сложный запутанный узел?» (2.10.18). Его страдание перекликается с восклицанием Павла:
Несчастный я человек! Кто избавит меня от этого тела смерти?
(Римлянам 7:24).
Как и Павел, Августин надеется на милосердие Христа (Римлянам 7:25).
Осознание безумия греха возвращает нас к неизмеримому милосердию Христа. Подобно тому, как ребёнок, запутавшийся в своей проблеме, бежит к родителям за помощью, так и мы должны обратиться к Богу за милостью, чтобы выпутаться из созданного нами беспорядка. Однако мы не будем этого делать, если не почувствуем всю безысходность нашего положения. Вся «Исповедь», по словам биографа Питера Брауна, — это история сердца Августина, или его чувств — его аффекта (Августин Гиппонский, 163). В истории о краже груш Августин чувствует — и помогает нам почувствовать — боль, вызванную нашим необъяснимым решением отвернуться от Бога. Он показывает глубины, из которых мы взываем к Богу о помощи.
Возвращение блудного сына
В своём грехе мы нуждаемся в отчаянии блудного сына, который, растратив всё своё наследство, понимает, что его единственная надежда — вернуться к своему отцу (Луки 15:17-19). Или подобно псалмопевцу, который взывает к Господу о милости из бездны своего греха (Псалтирь 129:1-2), мы тоже должны обратиться к Богу с исполненными надежды мольбами о милости.
Да уповает Израиль на Господа,
потому что у Господа – милость,
и великое избавление – у Него.
(Псалтирь 129:7)
Безумие греха заставило нас бежать от нашего Отца, но Он готов и жаждет прибежать к нам, исполненный прощения.
Последний абзац Августина отвлекает нас от тьмы нашего греха, чтобы мы, по милости Христа, могли созерцать красоту Божьей святости:
Кто может распутать этот запутанный клубок? Это отвратительно, и я не хочу ни смотреть на это, ни видеть это. О справедливость и невинность, прекрасная и прелестная, именно на тебя я хочу смотреть глазами, которые видят чисто и находят удовлетворение в том, чтобы никогда не пресыщаться. С тобой — покой и безмятежная жизнь. Тот, кто входит в тебя, входит в радость своего Господа; там он ничего не будет бояться и найдет свое высшее благо в Боге, Который есть высшая благость.
(2.10.18; пер. Боулдинг)
Полное прощение Бога возвращает нас к вечному покою с Ним. Итак, исследуя свои прошлые или настоящие грехи, ищите надежду в обильном искуплении вашего Отца.
Зак Говард
